Мотяков аж подпрыгнул:

– Кто тебя уполномочил выступать за райком партии? Ты кто такой? Тебя допустили к священному столу секретаря райкома, а ты бумаги на нем читать?! Не дозрел ты еще до руководителя…

И дали мне строгача. А потом уполномоченные зачастили. Первым нагрянул к нам секретарь по животноводству. Целый лагун медовухи выпил. Красный сделался, глаза выпучил и все приглядывается – за что бы зацепиться. Идет, ноги в стороны расставляет, вроде бы у него промежность распирает. А навстречу по селу конюх наш на жеребце едет, все с галопа осаживает того на рысь… Тут секретарь и зацепился.

– Кто дал право ездить на производителе? – спрашивает меня.

– Это не езда, а проминка.

– Кто же проминку делает галопом?

– Где же ты видишь галоп? Это рысь!

– Не рысь, а галоп!

– Может, иноходь тоже галоп?..

Ну, шире – дале. Заходим в кабинет – он на меня:

– Тебе, – говорит, – не токомо что людей – производителя доверять нельзя. Сдавай дела!

Ну, меня и взорвало – я тоже лагун выпил. Хватаю свою печать, обмочил ее чернилами и шлеп ему в будку:

– На, руководи!..

Щеки у него пухлые и потные. Печать моя смазалась, и потекло ручьями по щекам.

– Ах, так! – он схватил чернильницу – да в меня.

Я ей на лету ладонь подставил – все брызги опять в него. Он хватает телефонную трубку и прокурору:

– Прошу, – говорит, – арестовать Булкина. Он руку поднял на районную инстанцию, на меня то есть.

А тот его и спрашивает: на бюро, мол, разбирали? Нет? Тогда обождем…

И вот вызывают меня на бюро. Я нарочно надел тот самый китель, в котором сражался с секретарем по животноводству, – когда он запустил в меня чернильницей – рукав у меня залило.

– Как же, – говорю, – так выходит? Я его якобы избил чернильницей, а чернила на меня полетели?

– А кто тебе дал право ставить служебную печать на руководящее лицо? – спрашивает Мотяков.

Я было насчет производителя заикнулся, но меня и слушать не хотят. «Тут, – говорит Мотяков, – дело не в жеребце, а в политике… Дать ему строгана!» И записали мне двенадцатый по счету выговор. А про себя они постановили – проверить мою черную кассу и отдать меня под суд. Но кто не имел в тую пору черной кассы?

Накануне этого бюро авария у нас случилась. Дали нам за молоко новый ГАЗ-51. А шофера нет. Тут как раз из армии пришел племянник Сморчкова, счетовода нашего. У меня, говорит, есть права. Вызвали мы его на правление и решили ему дать новую машину. Оказалось, что эти права он где-то спер и подделал. Поехал он на другой день в город и врезался в МАЗ. Звонят мне оттуда – выезжай, забирай свою телегу! Едем с Сашкой на конях в область. Двести километров за сутки покрыли. Являюсь в рембазу. «Выпиши, говорят, наряд». – «Когда машину исправите?» – «Через полгода». – «Брат родной?! А на чем урожай вывозить?» – «Это дело нас не касается…» – «Поедем, Сашка, в Пугасово…»

Взяли мы бочку меду, мешок муки. Ходы знакомые… Заехали сначала в Тиханово, по фляге меду – литров по сорок завезли начальнику милиции Змееву и прокурору Абрамкину. Приняли… Ну, значит, тормоза поставлены. Таперика газуй до поворота – шламбалка открыта.

Заехали мы на пугасовскую автобазу, показали кому надо свое добро… Ну, что ты? За это самое не токмо что машину починить – кишки тебе новые поставят. Через неделю загудела моя машина, только куры разлетаются с дороги.

А мед и муку списали мы по черной кассе, якобы за ремонт. Вот на эту свежую раструску они и побежали, как мыши…

Приезжает ко мне не кто иной, как сам начальник милиции Змеев:

– Петр Афанасиевич, я к тебе на случай выявления хулиганства. Братья Хамовы с Дранкиными подрались.

– Чего их выявлять? Забирай и тех и других. Все они виноватые.

– Так-то оно так, но мы все ж таки власть. Нельзя забирать огульно. Надо выявлять по очереди.

– Ну, выявляйте.

Поселился он у меня. Пьет, ест, на улицу глаз не кажет. А мне не жалко. Живи! Чего у меня не хватало? Одних баранов было двадцать штук, да две свиньи. Пей, Змеев, ешь! И я вроде бы ничего не замечаю. А он нет-нет да и сходит в бухгалтерию. Выбрал там документы насчет меда и муки и уехал. А на прощание сказал Якову Ивановичу: «Смотри у меня, Булкину ни слова. Не то вместе с ним загремишь».

Но Яков Иванович напился у меня и все рассказал. «Подлец я, говорит, иуда-предатель. И хуже того – сотрудник. Привлек он меня на свою сторону. Хочешь – мне сейчас плюй в рожу, хочешь погоди. Но все равно я тебя уважаю…» Признается он, а сам плачет. Перепили мы.

На другой день поехал я в район. Захожу в магазин – Змеев как раз там:

– Здорово! Ты где остановился?

– У приятеля.

– Нет уж, давай ко мне. Располагайся, как дома.

– Это где? – спрашиваю. – В камере, что ли?

Он и остолбенел.

– Спасибо, – говорю, – Змеев, что не побрезговал моей хлеб-солью. – И пошел прочь.

А он мне вслед:

– Ты вот как заговорил… Ну, погоди, ты у меня запоешь по-другому.

Не успел я до своих дойти, как догоняет меня наш милиционер Тузиков:

– Петр Афанасиевич, срочно в кабинет Змеева.

Прихожу. Он с улыбочкой приглашает к столу, на «вы», якобы незнакомого. Сажусь.

– Прокурор приказал арестовать вас насчет кражи и следствия.

– Вам, – говорю, – виднее. Вы – люди при исполнении обязанностей.

– Напишите, товарищ Булкин, объяснение. Куда вы бочку меда дели?

Я написал – сто двадцать литров на ремонт ушло, сорок литров начальник милиции взял, тов. Змеев, а сорок литров прокурор Абрамкин. И подаю ему тоже с улыбочкой; обращаюсь на «вы», якобы незнакомы.

– Здесь, товарищ начальник, все расписано.

Он прочел и ногтем свою фамилию подчеркнул:

– А это зачем? Сними мою фамилию. Я же к тебе по душевной откровенности, вроде бы предупреждаю тебя.

– Спасибо за вашу заботу, а вычеркнуть не могу.

– Это еще доказать надо. Я у вас не брал.

– Точно, – говорю. – Я вам лично не давал. Брала ваша жена от моего кучера. Мы порядок тоже знаем.

– Шельма! А ежели я тебя посажу?

– На то вы и состоите при исполнении обязанностей.

Так он меня обнюхивал, обнюхивал, а взять боялся. Но тут случилась история – на место Мотякова прислали нового секретаря Демина. А я попал под кампанию: кто из председателей не окончил ЦПШ, ШКМ или хотя